В Петербурге пару лет назад запустили «Высшую школу онкологии (ВШО) — совместный проект Фонда профилактики рака и НИИ онкологии имени Н. Н. Петрова. Программа подготовки молодых онкологов рассчитана на выпускников медвузов и врачей-интернов. Было два набора, готовится третий. Всего в ВШО учатся 17 студентов, география — от Калининграда до Благовещенска и от Вельска до Харькова.

Попасть в ВШО крайне сложно. Заявки подают около 300 человек, кандидату необходимо пройти три тура. Смотрят и оценивают все: помимо профильных знаний и средней оценки в вузе (с баллом ниже четверки отсеивают сразу) — уровень английского, мотивацию и даже страницы в соцсетях. Во втором туре просят написать статью для пациентов, а в третьем — выступить перед ними с речью о том, почему хочешь стать онкологом. «Один начал читать стихи — это сразу минус. Хотя стихи были проникновенные», — говорит исполнительный директор Фонда профилактики рака Илья Фоминцев. Наконец, предлагают решить этическую задачу, например такую: «Вы единственный, кто знает, что ваш коллега совершил ошибку, которая привела к смерти пациента. Как вы поступите в этой ситуации?» Правильного ответа нет. «Но то, что именно кандидат отвечает, раскрывает его», — поясняет Фоминцев.

После поступления в ВШО вся жизнь участника проекта подчинена онкологии. С восьми-девяти утра начинается обучение в ординатуре — в основном в НИИ онкологии, расположенном в поселке Песочный под Петербургом. По субботам проходят лекции: базовый курс посвящен принятию клинических решений в онкологии (его ведет активно практикующий в США хирург-онколог Вадим Гущин); также есть курс клинической эпидемиологии и медицинской статистики, курс по общению с пациентами (учат, в частности, обращению как с равными) и другие. «Студенты ВШО настолько погружены в онкологию, что им больше не о чем говорить. Если они начинают говорить о взаимоотношении полов — все заканчивается темами вируса папилломы человека и рака шейки матки», — рассказывает Илья Фоминцев.

«Их обучают доказательной медицине, научному методу принятия решений в онкологии, — добавляет он. — Онкология состоит из решений. В отношении большинства из них есть научные исследования. Уметь искать, читать, оценивать их достоверность и применять — это и есть профессиональный механизм». Кроме того, говорит Фоминцев, студентов учат видеть собственные когнитивные искажения — то, что влияет на принятие решения (это, например, авторитет коллеги) — и работать с ними.

На сайте Фонда указано, что итогом программы ВШО за пять лет должны стать не менее 60 специалистов, подготовленных по международным стандартам.

В преддверии Всемирного дня борьбы против рака 4 февраля The Village поговорил с тремя студентами ВШО о том, каково это — в 25 лет всю жизнь посвятить онкологии, испытывают ли они сочувствие к пациентам и с какими заблуждениями о раке сталкиваются.

Катя Барон, 25 лет, хирург-онколог

Про сериал «Скорая помощь» и Красноярск

Я из семьи врачей, но у нас никто не заставлял делать свой выбор (мой брат, например, не врач). Я сама с пяти лет мечтала стать врачом. В детстве у меня была настоящая аптечка — с иглами, шприцами и даже скальпелем. Мои игрушки постоянно находились на просушке от ежедневных уколов. Мама работала на скорой помощи, и мы с ней смотрели сериал Emergency Room («Скорая помощь») с Джорджем Клуни.

В итоге я пошла в медицинский вуз у себя в Красноярске. Но изначально хотела заниматься неотложной помощью, не онкологией. Поэтому выбрала хирургию — неотложнее не придумаешь. А потом в моей семье произошло несчастье: от рака поджелудочной железы умерла моя тетя, которую я очень любила. Она была врачом-онкологом. Это событие так меня впечатлило, что я решила после интернатуры в хирургии начать заниматься раком.

А в ВШО я попала на спор. Я заканчивала интернатуру и хотела попасть в ординатуру по онкологии в Москве. Наткнулась на забавное интернет-объявление об ординатуре в Питере «без взяток и мажоров». Оставила на странице свои данные, чтобы узнать подробнее о конкурсе. Заявку при этом не отправляла. А потом мне во «ВКонтакте» написал Илья Фоминцев. Стал спрашивать о том, чем бы я хотела заниматься, сыпать вопросами по медицине — я отвечала. И он вдруг заявил, что если я сейчас отвечу на его последний вопрос, то попаду в третий тур отбора, минуя второй. Я человек азартный, так что согласилась. Это был вопрос, на который невозможно найти ответ в интернете. Илья дал сутки. Я ответила и попала в третий тур.

Вообще, я фанат своего родного Красноярска и очень хотела бы туда вернуться, но это не так просто. Только кажется, что можно обвешаться дипломами и грамотами из классных мест — и тебя примут с распростертыми объятиями. На самом деле никто нас не ждет, поэтому многие боятся уезжать: хотят работать там, где прижились. Проблема в том, что наш российский диплом очень часто ничего не говорит о человеке, так что в больницах хотят сначала посмотреть на специалиста и самостоятельно его оценить.

Про хирургию и таргетные препараты

В онкологии существует три больших группы методов лечения: препараты, облучение, операция. Если говорить об операциях, то, как мы убедились в ординатуре, прооперировать при желании можно почти все. Что же до препаратов — из нового сейчас исследуются таргетные: это препараты, которые, попадая в кровоток, уничтожают только клетки, являющиеся для них мишенью, и позволяют замедлить распространение опухоли.

Всему миру становится ясно, что со скальпелем в руках за раком не угонишься. Не хирурги победят рак. В большинстве случаев рак — это системное заболевание (исключение — разве что совсем ранние стадии). Теперь ставка на те же таргетные препараты, на химиотерапию. То есть хирургией решаются далеко не все проблемы, рано или поздно человеку нужны другие системные методы лечения. Это так называемый современный мультидисциплинарный подход в онкологии: когда человека, больного раком, лечат одновременно терапевт, лучевой терапевт и хирург. Они втроем разрабатывают оптимальную тактику. Понимание важности такого подхода есть в больницах в крупных городах — там, где врачи регулярно летают на конференции, привыкли к обмену опытом. В некоторых регионах это понимают мало. Но тут вопрос даже не к нашим врачам. Просто то, что хирургией всех не спасти, миру стало понятно совсем недавно.

Про колоректальный рак

Из доказанных факторов риска и профилактики этого вида рака — культура питания: высокое потребление животных жиров в сочетании с низким потреблением клетчатки (кроме того, до 20 % рака толстого кишечника наследственны). Но тут есть много заблуждений. Например, долгое время считалось, что потребление красного мяса является фактором возникновения такого рака, а потом появилось исследование о том, что у потомственных вегетарианцев стенка кишки находится в состоянии постоянного воспаления, и это тоже может быть фактором риска. В общем, сошлись на том, что красное мясо лучше есть не чаще раза в неделю, а в остальное время — либо птицу, либо рыбу.

Скрининг колоректального рака может снизить не только смертность, но и заболеваемость. Дело в том, что опухоль вырастает из полипов в толстой кишке. И если полип обнаруживается, его удаляют, и заболеваемость снижается. Есть исследования, согласно которым образование полипов может снижать употребление аспирина, поэтому за границей люди, бывает, осознанно начинают пить аспирин после 45 лет.

Володя Кушнарев, 25 лет, патологоанатом

Про «Эрроусмит» и подъемы в шесть утра

Я родом из Амурской области, село Тамбовка. Когда-то на меня произвела огромное впечатление книга Нобелевского лауреата Синклера Льюиса «Эрроусмит» — в ней рассказано про становление студента медика-микробиолога. Я прочитал книгу в восьмом классе, потом перечитывал еще три раза. Иногда я себя сравниваю с главным героем, Мартином Эрроусмитом.

Я окончил с отличием Амурскую государственную медицинскую академию в Благовещенске. Год стажировался во Фрайбурге — в группе Ирины Назаренко «Биология опухолей и экзосом». После стажировки понял, что мне действительно интересна онкология. И я решил, что свяжу жизнь с экспериментами: захотел изучать механизмы развития рака.

Переехав в Петербург, я с двумя другими ординаторами ВШО снял трехкомнатную квартиру у метро «Проспект Просвещения». Дорога до НИИ занимает где-то 30–40 минут, если без пробок. Обычно я встаю около шести часов утра: к восьми надо быть на работе. Уезжаю с работы, как правило, в полпервого ночи.

Все свободное время я посвящаю специальности. Вот сейчас хочу поучаствовать в конкурсе молодых ученых НИИ — до 6 февраля нужно подать тезисы, дедлайн близко. Меня Катя (Барон. — Прим. ред.) оторвала — сказала: «Быстро беги сюда — надо дать интервью». А я в это время сидел в лаборатории с одним из научных сотрудников: мы смотрели различные формы рака молочной железы. Нашей задачей было сравнить автоматический метод анализа индекса пролиферативной активности Ki-67 в опухолевых клетках с уровнем, который мы оцениваем визуально.

Про дорогие книги и виды рака

Основной инструмент патолога — микроскоп, но сейчас появилось множество дополнительных методов исследований: как и все специальности, наша развивается в области IT-технологий, биотехнологий. Нужно постоянно быть в курсе. Всегда есть чем заняться, ведь именно от тебя зависит правильный диагноз, лечение пациента и прогноз. На тебя ориентируется клиницист, который ждет заключения. Клиницисты постоянно звонят: мы пытаемся объяснить, что в среднем заключение занимает около недели, но все хотят через два дня.

Вся литература у нас англоязычная, мы работаем в соответствии с международными стандартами, в том числе по сборникам ВОЗ (так называемые Blue Books). В отделении всегда набор свежих книг, помимо необходимой профильной литературы. Сам бы я, если честно, даже одну книгу не смог купить: например, стоимость книги ВОЗ — около 150 долларов, а их 12. Есть издания, которые стоят по 40–60 тысяч рублей. Смотришь на полку книг и понимаешь, что там полмиллиона лежит.

Одна из проблем нашей профессии в том, что очень мало молодых кадров: популяция патологоанатомов стремительно стареет. Впрочем, у нас считается, что чем старше патолог, тем он опытнее: он пересмотрел больше случаев, научился большему. Наша ценность повышается с возрастом, как у вина, с терабайтами стекло, снимков, которые ты посмотрел.

Все думают, что патологоанатом занимается исключительно вскрытием тел. Это не так, но вскрытия — тоже часть работы. Впервые я самостоятельно начал вскрытие в 23 года. Страшно не было, я к этому спокойно отношусь. Отчасти потому, что у меня бабушка была ветеринаром, и я часто — лет с семи-восьми — ездил с ней на вскрытия животных.

Самый распространенный вид рака, с которым лично я сталкивался в работе, — неспецифицированный инвазивный рак молочной железы. На втором месте — рак шейки матки. Из редкого мне попадались случаи липосарком. Недавно видел случай паразита (нематоды) в яичках, тоже очень интересно. Скоро собираюсь изучать лимфомы. Потом в планах, наверное, научиться digital-pathology — всем тем секретам и фишкам, которые там есть.

Про страх смерти и зумбу

Я задумывался о смерти, потому что сталкивался с ней. Это, конечно, не самый приятный компонент человеческой жизни, но когда ты знаешь о механизмах развития заболевания, тебе спокойнее. Ты можешь скорректировать собственный образ жизни. Я не курю, хожу в спортзал хотя бы два-три раза в неделю. Физическая активность должна быть, потому что ты постоянно за микроскопом — это сидячая работа и напряжение для глаз. От факторов развития гиподинамии нужно избавляться. Некоторые ходят на уроки танца зумба (после 18:00, по 30–40 минут). Это тоже способ разгрузки.

Когда я еще учился в вузе, сам себе диагностировал гастрит. Сам себе назначил препараты (дорогие, кстати). Но со временем начинаешь понимать, что так делать не надо. Теперь я стараюсь не проецировать на себя заболевания.

С заблуждениями об онкологии периодически приходится сталкиваться. Из распространенного: якобы если будешь пить колу, это приведет к раку желудка. Некоторые люди считают, что рак заразен: мол, они придут в онкодиспансер и заболеют каким-нибудь видом опухоли. Я даже от медиков слышал, что никто не отменял вирусную теорию рака.

Настя Гриценко, 25 лет, хирург-онколог

Про тонометры и татуировку

Я из Архангельска, училась в химико-биологическом классе, так что выбор был невелик: либо медицина, либо какой-то химико-технологический ВУЗ. Выбрала медицинский. Я не потомственный врач, но в далеком детстве играла со всякими старыми тонометрами: папа работал водителем на скорой. Чтобы я четко осознавала, на что иду, родители отправили меня сразу после школы все лето санитарить в больнице. Но я не разочаровалась. Мне не показалось, что в больнице есть что-то такое невозможное.

Пока я училась, работала медсестрой — сначала в гематологии, потом в онкологии. Я хотела поступать в НИИ онкологии еще за год до конкурса Фонда профилактики рака: готовилась к экзамену, взяла билет на самолет, но перед отъездом сломала ногу. Однажды ко мне староста кружка по онкологии пристала с просьбой заполнить анкету для участия в конкурсе Фонда профилактики рака, чтобы хоть кто-то представил университет. Я долго сопротивлялась, но все же заполнила анкету и отправила.

Прошла во второй тур. Мне выслали тему для написания статьи, которая была мне абсолютно не близка. Думала все бросить, но стало совестно, и я решила честно доделать. Написала за вечер статью и забыла. Но позвонил Илья Фоминцев, сказал, что статья супер и что меня берут в третий тур.

Вообще, у меня был четкий план: местная интернатура и ординатура в моем онкодиспансере. Я даже татуировку сделала, когда получила диплом, — набор хирургических инструментов. Случайно как-то решилась. Илья постоянно всем рассказывает об этой татуировке.

Про страх и эмпатию

Я занимаюсь торакальной хирургией (хирургия органов грудной клетки. — Прим. ред.). Это очень долгие операции. В нашей области абсолютное большинство — мужчины, но я не стремлюсь утереть им нос, просто люблю анатомию грудной полости. Это эстетически красиво, особенно если речь идет о реконструктивных операциях, когда анатомию мы создаем сами. Я не замечаю этих долгих часов на операции. Мне, кстати, доводилось и самостоятельно проводить операции. Это было что-то вроде учебной командировки в Архангельск — я оперировала за отсутствовавшего в отделении врача. Но в основном я ассистирую.

Ассистентом быть не страшно: просто помогаешь хирургу, что надо — держишь, где надо — показываешь. Страшно — это когда ты оперируешь, а за спиной нет старшего врача, который поможет и даст совет. Страшно больше перед операцией, чем во время. И страшно после — ходишь вокруг пациента, проверяешь, все ли нормально.

Я плакала всего два раза, причем один раз здесь, в ординатуре. В первый раз — когда умер мальчик, который достаточно долгое время находился в отделении, где я работала медсестрой. Тут, наверное, сыграл мой непрофессионализм, потому что я обычно не общалась с пациентами, чтобы не привязываться к ним. А они лежали у нас долго — по полгода, по году. Но к этому мальчику у меня возникла привязанность. Потерять его было тяжело.

В этом году ситуация была ну просто классической — мы такие разбираем на наших занятиях, посвященных общению с пациентами. Молодая девушка скрывает от матери, что прогноз плохой, а мать скрывает это же от дочери. По отдельности они с врачом нормально и открыто разговаривают, а когда вместе, то пытаются уберечь друг друга. И это тоже было очень тяжело.

Про рак и статистику

Основная причина возникновения рака пищевода — потребление алкоголя. Курение здесь тоже играет свою роль. Профилактика простая — не пить алкоголь. Что касается правильного питания, то нет никаких исследований, которые бы доказали участие острой пищи в формировании рака пищевода. Есть мнение, что горячие напитки могут как-то сказаться на его появлении. Но это опять же не доказано.

Доказательная медицина опирается только на исследования. Поэтому же нельзя сказать, насколько опасен для легких, например, вейпинг: исследований по этому поводу пока не было. Но вообще, показатели по раку легких сейчас снижаются. Хотя тут тоже есть вопрос к статистике: откуда она бралась? И еще другой момент: да, ЗОЖ сейчас популярен, люди стали меньше пить и курить, но, кроме этого, и медицина стала более современной — повысилась выявляемость. Теперь можно чаще определить, что человек умер не просто так, а именно от рака. Так что сейчас ситуация со статистикой выравнивается, и по факту разницы в цифрах мы можем не увидеть.

Источник